– Кстати, если хотите, могу организовать два места в зале.
– А вот это все, – Нортон покрутил пальцами, – только что озвученное, про убийства за рекламное место, популярность, аукцион… нам это нужно забыть, игнорировать или предполагается, что мы будем по гроб обязаны?
Андре улыбнулся ему.
– Нортон-амо, услуга за услугу. Вы пошли мне навстречу с тотализатором. Я пойду навстречу вам. Март, а ты что скажешь?
– Вряд ли что-то изменится от того, буду я в зале или нет.
Узнаваемые интонации. Так холодно, так спокойно. Ах, мальчик, мальчик, у Андре дю Гарвея был целый день, чтоб узнать тебя поближе.
Выдержать паузу. Дать ему время…
– Но я готов быть обязанным… ты скажи, что ты за это хочешь?
Вот! И почему, спрашивается, такое сокровище досталось Аристо? Только потому, что и в жизни фон Нарбэ должно быть что-то хорошее? Ну, так Андре готов меняться. На что угодно.
– Лукас за это съест мою печень на завтрак, – он на секунду накрыл руку Марта своей, – поэтому лучше я просто сделаю тебе подарок.
– Лукас не ест животную пищу.
Ох как. Неожиданно. Шутить таким голосом, и с таким спокойным лицом – плохая привычка. Ладно. Счет до сих пор в пользу фон Нарбэ, но никто и не рассчитывал на мгновенный результат.
«Благословен Господь, твердыня моя, научающий руки мои битве и персты мои брани»
Псалтирь (143:1)
Клетка. Всегда шумно, всегда ярко, пестро, слепит глаза. Здесь легко, опасно, захватывающе. Все знают всех, каждый каждому волк, каждый каждому брат. Сюда не приходят по делу. Клетка – только для развлечений. Выплеснуть адреналин, увидеть кровь, вдохнуть страсть, ярость, жажду победы, ненависть поражения. Чужие, зато истинные, такие, какими они должны быть, а не такими, какими они становятся в кондиционированном воздухе офисов.
Сегодня особенный день. Редкий. И публика ведет себя не так, как обычно. Предвкушение смерти меняет людей почти до неузнаваемости.
Как они ждут! Эмпату без подготовки здесь должно быть тяжело. Или противно. Уже можно делать выводы о Нортоне – ему противно. Он не любит смерть, не любит боль, ни свою, ни чужую. Таким самое место в МВ. Служить и защищать. Вроде рыцарей, только проблемы решают не такие глобальные.
А Март чужих эмоций не чувствует. Ему тут просто не по себе. Монастырский образ жизни не воспитывает интереса к подобным шоу. Не только смертельным, а, вообще, любым, подразумевающим бой, страсть, ярость и прочее из списка. Рыцарям заемные чувства ни к чему, они сами и сражаются, и убивают, и побеждают, и гибнут в бою. По-настоящему.
А сегодня бастард дома Нарбэ будет убивать на потеху толпе.
Мысль об этом почему-то не греет. Кровь, что ли, мешает? Равенство происхождения?
Два льва в стае собак должны соперничать или объединиться?
Им двоим есть, что делить. Есть кого делить. Ставка высока. Но даже это не повод радоваться тому, что существо одной с тобой крови, пусть ненадолго, станет развлечением для собак.
Гордец фон Нарбэ!
В монастырях и правда учат смирению.
Гул толпы слился в единый, восторженный рёв. Вторя ему, заорали динамики. На огромных экранах мелькание рекламы сменилось нечеловеческой рожей Хундо. В отличие от телохранителей и прочих боевых киборгов, чья профессия требовала постоянного контакта с людьми, рестлеры не маскировали свою искусственность. Наоборот, старались стать как можно страшнее, как можно больше похожими на машины, а не на людей. Эпатаж был частью их работы, жуткая внешность, как стати беговых лошадей, влияла на ставки.
Но далеко не все при этом действительно становились нелюдями.
– Фуллборг, – непонятно сказал Нортон.
Хундо ревел, молотовидная башка взметнулась на телескопической трубке шеи, огненные глаза сверкали, отражая свет прожекторов.
Чудовище. Как и все они, все семеро. Ролики в яриф и по кимато не передают и сотой доли того впечатления, которое производят эти миляги, когда смотришь на них отсюда. С лучших в зале мест, прямо над рингом, над силовым куполом Клетки.
– Я понимаю, почему их отлучают… – начал, было, Март. И застыл, сцепив пальцы.
Рев пошел на убыль, снизился до тихого ропота. Удивленного. Почти стыдливого.
«Так-то, уроды!» – Андре нервно звякнул браслетами. Просто, чтоб услышать свои сэйры, почувствовать их холод на запястьях. – «Это вам не киборг, это – сверхчеловек».
Аристократ.
Поэтому экраны пусты. Трансляция этих боев будет выглядеть очень странно. И все-таки, бои состоятся. Потому что такого никогда не было, и никогда больше не будет. Семь смертельных поединков подряд. Даже те, кто будут просто слушать трансляцию, запомнят ее навсегда, перескажут детям и внукам.
К тому же, когда Аристо хочет чего-то, ему трудно отказать.
Чем он был занят прошлую ночь и этот день? Март говорит – медитировал. Может, и так. А, может, знакомился с тактико-техническими характеристиками будущих противников.
В бой включился сразу, не дал себе труда подержать Хундо на расстоянии, присмотреться к его тактике, познакомиться с приемами. Быстрый, чусры б его взяли… Он настолько меньше Хундо! У киборга одна рука толщиной с целого Аристо. Ладно. Это нормально. Так и должно быть. И у Хундо сейчас не руки: в бою он использует специальные насадки на конечности – два моргенштерна, один на цепи, второй на древке. Холодное оружие разрешено, огнестрельное – нет.
Кроме моргенштернов, конечно, есть и манипуляторы. Чтоб держать противника, когда доходит до финала, до дробления костей, разрывания мышц и сухожилий. Сколько раз это было? Не много – казни в Клетке редкость. Но это было. Предсмертные вопли, и судорожно сокращающиеся, хлещущие кровью куски того, что мгновение назад составляло часть человеческого тела.