– Ты донес на Марта. Зачем?
В голосе ни гнева, ни угрозы. Лишь интерес. Аристо задал вопрос и хотел услышать ответ. Церцетарии донесли на доносчика. Хорошо работают, сволочи, быстро вызнали, от кого на самом деле пришла информация о Марте. Стравили аристократа… с кем? С аристократом же. А смысл? Зачем им это нужно?
Зачем? Вот и Аристо об этом же спрашивает.
– Какая разница? – на пробу ответил Андре.
– Мне нужно знать, как реагировать на твой поступок, и что с тобой сделать.
– Я донес на твоего ведомого, мой дорогой соперник, – Андре отвесил насмешливый поклон, – его близкие арестованы, его собственная безопасность под вопросом. А ты сомневаешься в том, как на это реагировать?
– Я убил бы тебя. Не важно, действовал ты в интересах Империи и церкви или в поисках личной корысти. Но ты не человек, ты либо киборг, либо аристократ. Если ты киборг, я тебя уничтожу. Если нет…
Лукас не стал договаривать, холодный взгляд заменил все несказанные слова. Будучи аристократом, Андре получал право совершать любые поступки, любые преступления. Но…
– Аристократ или киборг? Третьего не дано?
– Скорда, – голос был полон терпения, – ты убил двух боевых киборгов с тяжелым вооружением. Это под силу мне… и тебе. Я – бастард, единственный в Империи, следовательно…?
– Предпочту быть киборгом.
– Я тоже, – тихо и устало произнёс Лукас. – Они хотя бы знают, кто их враги, а кто союзники.
– Меня, признаться, тошнит от самопожертвования, – Андре подошел к нему ближе, так, чтоб ощутима стала разница в росте. – Все это очень благородно, отказать себе в убийстве, не отомстить за мальчика, который потерял семью, не вызвать на бой того, кто равен тебе по силе, но при этом, заметь, полностью здоров и владеет обеими руками.
– Ты все никак не запомнишь, что провокации не действуют.
– А вопросом, зачем я тебя провоцирую, ты не задавался? Рыцарь. Я могу спасти и Марта, и его родных. А ты? По недоразумению выживший ублюдок. Ты можешь кого-нибудь спасти?
– Аристократ, – подытожил Аристо. – Жаль.
– И, правда, как жаль. Но я тебе ответил, так окажи встречную любезность. Как равный равному. Или как ублюдок – законнорожденному. Ты спас кого-нибудь? Или только убивал тех, кто тебя любил. Март думает, ты любишь его. Думает, ты как человек. Ты не говорил ему? О Джереми Бёрке. Об импринтинге. О том, что ты нелюдь, Аристо, но даже как нелюдь неполноценен.
Наконец-то хоть какая-то реакция. Сдвинулись брови, расширились зрачки. Имя Бёрка возымело эффект, чего и следовало ожидать.
Что, Аристо, больно?
– Нам нужен хозяин, – Андре улыбался, крутил браслет на запястье, – мы так устроены. Но тебя, ублюдок, никто не научил служить на расстоянии. И ты непременно хочешь, чтоб твой человек был рядом. Ты как пиявка, как... вампир. Присасываешься и вытягиваешь жизнь. Они же умирают, Аристо, они любят тебя, идут за собой, ты убиваешь их, а потом ищешь замену. Ты убил Бёрка, убьешь Марта…
Он не успел развернуть сэйру.
Всегда был хорошим бойцом, в своей семье, пожалуй, лучшим. Видел, что творил Аристо в Клетке, выводы делать умел, все рассчитал верно: с одной рукой бастард должен был проиграть в скорости. Должен был утратить преимущества спецификации.
Расчет не оправдался.
Ох, убыр… зато оправдался расчет на имя Бёрка. Судьба что же, решила, что этого достаточно? Однорукий ублюдок вообще пренебрег руками. Зачем ему руки, у него ноги есть. Может, он и двигался медленнее, чем в Клетке, может, ему и мешали раны. Андре этого не заметил. Не успел. Почувствовал только удары, мгновенно слившиеся в один, всепоглощающий очаг боли. И услышал мантру, монотонную, ровную, до краев полную прозрачной ярости. «Прости врага. Люби врага. Уничтожь врага».
Монастырская школа?..
Последний удар пришелся в висок. Сбил с ног. Человек надолго потерял бы сознание, Андре всего лишь на миг отключился. Тут же пришел в себя. Увидел в руке Аристо проблеск смертоносного лезвия.
Мелькнуло и исчезло.
– …люби врага… – прошелестел Аристо. – Провокация удалась, Скорда. Надеюсь, ты доволен.
Ему было стыдно. Так стыдно, что у Андре заложило уши от пронзительной чистоты этого, одного-единственного чувства.
Только стыд. Ничего больше. Ни злости, ни боли, ни хотя бы раздражения.
Андре не двигался, пока Аристо не повернулся к нему спиной.
Уходить собрался. Рыцарь. Там, снаружи, его ждет Март. И Марту он ничего не объяснит – как же, это ведь не его тайна. А Март ему все равно поверит. Март ему верит всегда и во всем, не требует, как от Андре, объяснения поступкам, не ждет доказательств лояльности, просто верит. Просто – любит. Его.
Сэйра тихо свистнула. Андре оказался на ногах раньше, чем Аристо успел обернуться. Ударил сзади. Гарвеям – можно. Фон Нарбэ – им нельзя, они сами так не умеют, и от других не ждут. Болваны.
Режущим – по раненому плечу.
Больно?
Аристо еще оборачивался, когда вторая сэйра с нежностью прошлась по креплениям наручных ножен. Обезоружила.
Страшно?
Нет, ему не страшно. Он не умеет бояться. Но преимущество теперь на стороне Андре. Сила, масса, длина рук. Оружие.
Андре прижал его к стене, придавил всем телом, свел над головой сдавленные кольцами сэйры запястья.
– Не можешь меня убить, рыцарь. Не смеешь. А я тебя – могу. И кто же из нас по-настоящему свободен, а?!
– Свободен? – эхом отозвался Аристо. – Так вот в чем дело.
Даже сейчас… этот ублюдок позволял себе быть снисходительным. Позволял себе – прощать. Того, кто не нуждался в прощении. Он дернулся, когда Андре провел пальцами по его лицу, по тонкой пленке скрывающего ожог церапласта. Дернулся, но промолчал.