Бастард фон Нарбэ - Страница 92

У Скорды, при всех недостатках, есть минимум одно несомненное достоинство: он не верит в Аристо.

Нежданная помощь оказалась, впрочем, весьма кстати. План уничтожения Чедаша, в общих чертах, был готов давно. За последние дни, пока Лукас лечился (было бы ума побольше, а злости поменьше, так уже почти вылечился бы) Март и Скорда успешно реализовали часть задач. Теперь все упиралось в сроки – это еще раз к вопросу о том, что кому-то следовало сидеть тихо и зализывать раны, а не лезть в драку с… другим альфа-самцом. Эхес ур! В сроки, и в организацию штурма. Благодаря работе Скорды и Марта, пятеро из шести баронов готовы были атаковать цитадель Чедаша. При условии отключения защитного периметра, естественно. Но это уж было заботой Лукаса и Дэвида.

Скорде нужна была война, и он ее почти получил. Молодец, что тут скажешь.

Сейчас у него осталась одна проблема. Организация. Бароны не могли выбрать командира. Скорда командовать не мог – личина не позволяла, а сами бароны хотели в командиры эдзоу: с их точки зрения, идиот, способный выйти на боевого киборга с ножом, как раз годился на то, чтоб возглавить штурм. Лукас почти не сомневался, что бароны в своих рассуждениях использовали именно эту формулировку. Может быть, не все слова совпадут, но «идиот» там точно есть.

Эдзоу, однако, так же как и сам Скорда, к началу штурма должен был быть внутри цитадели. Дэвида охранять. Самого ценного специалиста, без которого вся затея теряет смысл.

И вот, пожалуйста, в неизреченной милости своей Господь послал Лукасу отца Климента и его спецназовцев. А у отца Климента есть опыт командования крупными боевыми подразделениями, харизма и лояльность к псионикам. Последнее необходимо, потому что без Марта отцу Клименту не обойтись. Так же, как Лукасу и Скорде не обойтись без Дэвида.

Теперь дело за Лукасом. Нужно вернуть руке подвижность, чтоб даже наметанный глаз не понял, что с эдзоу не все в порядке. Нужно лично встретиться со всеми пятью баронами. Нужно представить им отца Климента, и с Божьей помощью, а также при поддержке Марта, убедить в том, что отец Климент – идеальный командир.

Убеждать у Аристо получается гораздо лучше, чем драться.

Хотя, драться приходится чаще.

Плохо быть злым и тупым. Еще хуже быть злым, тупым и слишком самоуверенным.

* * *

Март тоже злился. Трое суток лечения насмарку. Скорда разбередил едва успевшие зарубцеваться ожоги. Еще и порезал, гад, тварь бешеная. Лукас сказал, что это ерунда, что его способность к регенерации гораздо выше человеческой. Правду сказал. Но Март, делая перевязки, с трудом удерживался от того, чтоб ругаться вслух. Бесило не то, что Лукас не уберегся, что уж там, Дэвид прав, драка аристократов – это локальное светопреставление, надо радоваться, что дом уцелел. Бесила целенаправленная жестокость Скорды, бессмысленное, непростительное стремление сделать больно.

Это неправильно. От этого жутко. Первый порыв, самый естественный, уничтожить тварь. И от понимания того, что тварь не виновата, что ее даже осуждать за жестокость нельзя, порыв только усиливается. Становится… эхес ур, становится целью.

Недостижимой.

Март наложил на стянутую шовным клеем рану полосу церапласта. Снова вспомнил, как пальцы Скорды, пачкаясь кровью, впивались Лукасу в плечо, и задохнулся от злости. Это нечестно! Нечестно, что аристократов нельзя убивать!

– Март. «О ниспослании сердцу кротости». Трижды. Вслух.

– Прости.

– Не извиняйся, молись. Поможет.

Лукасу помогало. Молитвы, медитации, он на этом всю жизнь держится. А еще на том, что он – настоящий священник. У него любовь к людям – настоящая.

Март скрипнул зубами, но приказ есть приказ. Надо молиться.

В первом прочтении слова не затронули сердца, но потом Лукас усадил его напротив, взял за руку, и второй раз они прочли молитву вдвоем. Сразу как-то потеплело. Кротость не кротость, а спокойнее стало.

– Вдумывайся в слова, – сказал Лукас, – слушай себя и Господа.

Март слушал. Не себя, правда – Лукаса. И Господа, наверное, тоже. Потому что командир, когда молится, он где-то там, недалеко от Бога.

– Они набожные, – зачем-то сказал Март. – Все. И дядя Петер тоже. Честно.

Лукас здоровой рукой притянул его к себе.

– Он их спасет. Ни о чем другом он сейчас и думать не может.

– Ты же не телепат.

– Я знаю, что он тебя любит.

– Ты должен защищать мирян от пиратов, – Март улыбнулся, – ты не должен защищать аристократов от псиоников.

– Я защищаю псионика. От него самого.

– А я – тебя.

– От аристократов. Я доложил бы церцетариям о том, что твой дядя – функционер Капеллы сразу по возвращении в Империю.

– Я знаю.

Естественно. Знает. С того момента, как выдал себя. Просто никогда не задумывался. В его вопросе: «что, если придется воевать с псиониками?», уже был ответ.

«Придется воевать».

Лукас когда-то говорил, что правильно поставленные вопросы всегда несут в себе ответы. Тот вопрос был поставлен правильно.

Лукас в любом случае не отдал бы врагам информацию, добытую у барона. Он отдал бы бохардат «пасынкам», или сразу церцетариям, это позволило бы аналитикам продвинуться вперед в поисках заказчика, и, в конце концов, Капелла пожалела бы о попытках манипулировать Аристо.

Даже если бы сам Аристо к тому времени был уже мертв.

– Еще я знаю, – сказал Март, – что мы остаемся в Баронствах только из-за меня. Сам-то ты давно бы допрашивал дядю Петера, выясняя, какая же сволочь придумала эту затею с письмом, но на мне непростительный грех, и снимет его только убийство Чедаша. О том, что Чедаш может убить тебя ты, как обычно, не беспокоишься.